18 марта 1965 года совершён первый выход человека в открытый космос

[Luxim]

Космонавт Алексей Архипович Леонов 18 марта 1965 года впервые в истории совершил выход в открытый космос в рамках программы полета космического корабля «Восход-2″. В открытом космосе Леонов находился 12 минут и 9 секунд.

Когда Алексей Леонов вышел в открытый космос, скафандр раздулся из-за избыточного давления (внутри 35 сотых атмосферы, снаружи — ноль). «Руки у меня выскочили из перчаток, а ноги из ботинок», — рассказывал потом Леонов. Это значит, что он казался внутри скафандра, надутого, как воздушный шарик, во «взвешенном» состоянии! И в таком положении ему надо было двигаться и работать! Алексей прикинул, что с момента, как он «закрыл скафандр» прошёл уже час, и рискнул уменьшить давление в скафандре, не спросив разрешения у специалистов и даже не доложив на Землю. Чем нарушил важное правило: космонавт на любые действия должен испрашивать разрешение у Земли. Но спрашивать было некогда: пока бы они там думали, у него закончился бы кислород, которого и так оставалось лишь на 20 минут!

Когда скафандр сдулся и снова стал нужного размера, сразу стало легче, можно было двигаться и работать с фотоаппаратом и кинокамерой, что он и делал, сообщая обо всем своему командиру и на Землю.

Но когда пришло время возвращаться в корабль (по инструкции надо было вплывать в люк ногами вперед), это ему не удалось. «У меня было продумано, что делать, если вход не получится, — говорит Леонов. — На Земле при тренировках состояние невесомости длилось самое большее 25 секунд, и сил, чтобы справиться со скафандром, хватало. Здесь же получилось, что я боролся со скафандром уже 20 минут, и силы были совсем на исходе. Сделал несколько попыток, понял, что в шлюз не войду. Надо что-то новое придумывать. Бросить кинокамеру? Но уж очень жалко — такой материал пропадет!»

Тогда он сунул кинокамеру в шлюз, развернулся головой, опять не спросив разрешения Земли («Чего спрашивать — никто лучше меня ситуацию не знал!»), ухватился руками за обрез люка и «пропихнул» себя в шлюз. Удалось это только благодаря незаурядной физической силе: «Я тогда каждой рукой 90 кг выжимал», — говорит Леонов.

В шлюзовой камере предстояло развернуться, а пространство для этого не предусмотрено. «Как я сумел там развернуться, уму непостижимо», — вспоминал Леонов. К тому же все время шла «война» с кинокамерой. «Вдруг смотрю — с правой стороны кинокамера в космос выходит! Я ее поймал и все время потом думал, как бы она опять не ушла, щупал ногой, где находится». Развернулся все-таки, дал команду на выравнивание давления и, не дождавшись окончания процесса, поднял стекло гермошлема. По инструкции открывать гермошлем в шлюзовой камере категорически запрещалось — от космоса отделяют только надувные стенки шлюза. Но: «Терпения уже не было, по лицу пот тек не градом, а потоком, да такой едкий, что глаза жгло. Я вытирал его перчаткой, а он все тек и тек». Давление в шлюзе наконец выровнялось, Павел Беляев открыл люк спускаемого аппарата и впустил Лешу «домой». Можно было облегченно вздохнуть и расслабиться: «Ну, все!»

Но их поджидал новый «сюрприз»: после того, как Леонов вернулся в корабль и люк закрыли, начало повышаться парциальное давление кислорода в кабине. Оно подходило уже к опасной черте: малейшая искра в системе электропитания могла привести к взрыву. Конечно, сразу вспомнили погибшего на тренировке космонавта Бондаренко... Леонов несколько раз повторил: «Я же знаю, что Бондаренко загорелся, когда у него кислорода было вот столько, а у нас уже больше». Космонавты никак не могли понять, в чем дело, и Земля тоже ничего не могла им объяснить. Потом выяснилось, что из-за неплотного закрытия крышки люка происходило постоянное подтравливание воздуха из корабля, и система жизнеобеспечения, как выразился Леонов, честно отрабатывала свою программу, подавая в кабину кислород. Они ничего не могли сделать, сидели в креслах, следили за приборами и ждали взрыва. «Ждали, ждали — и уснули», — признается Леонов. Разбудил их действительно взрыв — к счастью, не тот, которого ждали: когда давление в кабине превысило определенный уровень, сработал клапан, корабль тряхнуло, крышка люка плотно села на свое место и состав атмосферы в кабине начал нормализоваться.

Беда не приходит одна — после отстрела шлюзовой камеры корабль начал вращаться со скоростью 18 оборотов в минуту! Леонов вспоминает: «Три иллюминатора, в глазах все мелькает. А если закрыть шторки — ничего не будет видно».

Включить систему ручной ориентации, чтобы успокоить корабль, не решились: уже горело табло «Спуск-1». Наконец наступил момент, когда система ориентации включилась автоматически. Они облегченно — в который уже раз! — вздохнули, но опять оказалось, что рано: устойчивой ориентации не получилось, корабль продолжал вращаться. Значит, будет ручная посадка — впервые в истории нашей космонавтики... «Мы искали место для посадки, где поменьше заселено, больше всего боялись задеть линии электропередач», — рассказывал Леонов.

При ручной ориентации корабля космонавт должен занимать фиксированное положение относительно прибора под названием «Взор». Но на Земле что-то не учли, и чтобы Беляев мог правильно управлять кораблём, Леонову пришлось лечь на пол между креслом и стенкой корабля. А Павел уселся на него и начал работать ручкой управления. Хорошо, что дело происходило в невесомости, а то Леонов бы его не выдержал!

Космонавты договорились, что будут совместно решать, как направить «бег Земли». Да уж, ошибка тут сродни ошибке сапера: если корабль сориентирован «по-посадочному», они сядут, а если наоборот, «по-самолетному», то перейдут на более высокую орбиту и так там и останутся... Но Алексею ничего не было видно, и, лежа на полу, он спрашивал: «Паша, Земля бежит так или так?» и показывал направление большим пальцем.

Когда Беляев закончил ориентацию и включил тормозной двигатель, они поспешно заняли свои места в креслах и пристегнулись.

Двигатель отработал, и они стали ждать разделения приборного отсека и спускаемого аппарата — это означало бы, что корабль сориентирован правильно и опускается на землю. Но время шло и шло, а разделения все не было. Алексей время от времени спрашивал:

— Паша, ты как сориентировал корабль, так или так?

Сначала, по словам Леонова, Беляев отвечал уверенно, потом признался:

— Я уже и сам засомневался...

Проходит еще время, разделения все нет. Алексей говорит:

— Паша, вспомни, как ты сориентировал корабль — так или так?

—А чего теперь вспоминать, скоро узнаем.

Можно представить себе весомость этих бесконечных минут, пока наконец они заметили, что пылинки в корабле начали оседать, а потом и сами почувствовали перегрузки. Парашютная система сработала нормально, и они приземлились, как и хотели, в совершенно безлюдном месте — в тайге.

Приключения космические кончились – начались приключения земные. Космонавты двое суток просидели в снегу: они приземлились в глухой тайге в Пермской области. В истории нашей космонавтики это был первый случай приземления в «незаданном» районе. Спасатели попытались пробиться к ним на машинах, но безуспешно, и тогда выбросили десант и принялись (по пояс в снегу) вырубать лес под посадочную площадку для вертолетов.

Был мороз, а теплой одежды у Леонова и Беляева не было и парашют, в который можно было бы закутаться, завис на верхушках деревьев. Космонавты сняли теплозащитные оболочки скафандров (у Леонова после работы на орбите она насквозь промокла от пота), выжали их и снова надели. Пистолеты были, они могли бы убить медведя, зажарить его и съесть, но, слава богу, медведь к ним не пришел. Топор, чтобы нарубить дров, теплые куртки (которые летчики сняли с себя) и продовольствие сбросили им с вертолета. Топор Леонов долго искал в снегу.

Известное выражение «с меня семь потов сошло» здесь слишком слабо. Не семь, а сто семь потов сто семь раз сходит с космонавта во время тренировок и в полете, и не в переносном, а в самом буквальном смысле слова. «Когда мы приземлились, у меня воды в скафандре было до колен», — рассказывал позже Алексей Леонов.

http://kosmos50.3dn.ru/index/a_a_leonov/0-12

Статья о А.А. Леонове в Википедии.